Россия – Грузия после империи - Коллектив авторов

этот деятельный и благородный молодой человек все-таки оставался «на втором плане» повествования. «2001 год» целиком посвящен его драматической биографии, и надо сказать, что этот прием не единичен в творчестве Отара Чхеидзе – он любит возвращаться к своим героям и «дорисовывать» их портреты уже более пристально и детализированно в новых коллизиях и ракурсах (Чхаидзе, 2014, 43).

Кстати, Елена Чхаидзе не забыла отметить и то немаловажное обстоятельство, что фабула «2001 года» построена на одной, довольно известной в Грузии криминальной истории, которая, сама по себе, была типична и характерна для тех времен.

И, под конец, весьма интересный, инверсионный разворот одной и той же метафоры, связанной с продолжением рода: проблеск надежды на нравственное оздоровление общества у Отара Чиладзе связан с исчезновением рода (скорее – вида!) его антигероев. У Отара Чхеидзе наоборот – единственная оптимистическая нотка в финале романа: в семье Рикотели ожидается пополнение.

Рассказывая о литературном герое, для которого война оказалась своего рода духовным катарсисом, мы вплотную подошли к «абхазской теме», прочно ассоциируемой с именем Гурама Одишария, который скажет, что «войну начинают политики, журналисты и историки, а продолжают генералы», и затем сделает все, чтобы сохранить последние, еще не оборванные этими политиками и генералами нити человеческого общения между вчерашними друзьями и соседями.

Автобиографическая книга «Возвращение в Сухуми» («სოხუმში დაბრუნება», 1995, переведена на русский в 2016 г.) Гурама Одишария – первый на моей памяти писательский отклик на произошедшую трагедию. Гурам Одишария вместе со своими соплеменниками преодолел Чуберский перевал, по которому надеялись спастись изгнанные из родных мест, израненные и измученные люди. Писатель сам прошел этот тяжелый путь. Неудивительно, что «Голгофа» – сквозной образ повести, написанной на перекрестке этих двух горестных дорог, писателем, в час всеобщей трагедии осознавшим, что спасительный инстинкт самозащиты, который диктует забыть весь этот кошмар и заново начать жизнь, – не для него. Эта повесть написана писателем, одаренным судьбой и с достоинством перенесшим ниспосланные той же судьбой испытания: он не очерствел, не потерял веру ни в Бога, ни в Человека, ни в торжество справедливости.

Через два года в журнале «Литературная Грузия» публикуется, а затем издается отдельной книгой замечательный рассказ Гурама Одишария «ძმისშვილი» [Племянник] (1997). В основе рассказа – достоверный случай взаимовыручки абхазцев и грузин: при всей невероятности происходящего на фоне беспредельной, даже для войны, жестокости читатель «Племянника» интуитивно ощущает невыдуманность всей этой истории. Два рассорившихся человека в конце концов могут разойтись и прожить свой век вдалеке друг от друга. Для двух народов, живущих на одной земле, этот путь невозможен – невозможно на трагедии изгнанных выстроить безмятежную жизнь «победителей». Единственная победа, мыслимая в подобном конфликте, – победа здравого смысла над жаждой мщения, понятной в каждом частном случае, но гибельной в качестве всеобщей цели. Убежденный в своей правоте, автор надеется, что в будущем реальным прототипам «Племянника» не придется смотреть друг на друга через прорезь автоматного прицела.

Все это – в вообразимом будущем, но все еще в не пережитом прошлом, воплощенном в литературную реальность, поскольку ровесники одишариевского героя друг на друга только через автоматный прицел и смотрят. Самые запоминающиеся из них – в страшной повести еще одного ветерана грузино-абхазского конфликта Гелы Чкванава «Гладиаторы» («ტორეადორები», 2006, переведена на русский в 2007 г.). Действительно страшной, поскольку здесь с дивным писательским мастерством описано не только то, что, у нас на слуху, «есть упоение в бою», но и упоение в убийстве, а под конец – упоение и успокоение в самой смерти…

Об этом говорится уже под занавес, в последнем акте этой, сыгранной на сцене жизни трагедии «Гладиаторов»:

«Когда лимонка взорвется, подойдет и опустошит в меня весь рожок!» – как-то безразлично подумал он, и ему захотелось, чтобы все это кончилось как можно скорее, чтобы больше не мучили безжизненные, тяжелые, как камень, истерзанные легкие и чтобы, наконец, пришло облегчение. Сейчас он уже чувствовал отвращение к своему непослушному, изнемогающему от боли телу и хотел от него избавиться. Только сейчас он, наконец, понял, как устал и как хотел отдыха и покоя (Чкванава, 2014, 267).

По своему сюжету рассказ Марины Элбакидзе (кстати, профессионального психолога) «გაცვლა» [Обмен] (2012) как бы продолжает повесть Гелы Чкванава, поскольку «обмен» – это обмен пленными и телами погибших… Горестный рассказ о жертвах этой безрассудно начатой и бесславно законченной войны. Читать об отце, безуспешно пытающемся вызволить плененного абхазами юного «тореадора», не менее трудно, чем повесть Гелы Чкванава…

Марина Элбакидзе рассказывает о благородстве и жестокости, которой, увы, с лихвой хватает и с одной, и с другой стороны, рассказывает о жутких сценах и о двух донкихотах, друзьях по московской аспирантуре, абхазе и грузине, оставивших свои семьи и блаженно расхаживающих со своими белыми флагами по военным частям (империя сближает субалтернов общностью коммуникативного языка, культурного диапазона и профессиональных интересов). В каком еще историческом труде можно вычитать подобную классификацию «кадрового состава» армии:

…Штабы, генералы и солдаты, кто-то рассвирепевший, кто-то озлобившийся, кто-то с боевым настроем и кто-то сникший, по-разному. Пьяный, умница, наркоман, печальный, буйный, сумасшедший и самоотверженный блаженный… (Элбакидзе, 2012, 27).

Проникновенный рассказ Нугзара Шатаидзе с экзотическим заголовком – «Путешествие в Африку» («მოგზაურობა აფრიკაში», 2003, переведен на русский в 2014 г.) – вошел в несколько сборников избранной грузинской прозы. Рассказ действительно о путешествии, но только не в Африку, а в абхазский город Ткварчели. И путешественник не вездесущий турист, а подросток, сирота при живых родителях, бездомный беженец; если быть точным – «дважды беженец», поскольку в первый раз сбежал вместе с матерью из родного города, спасаясь от абхазских боевиков, а во второй раз – уже от собственной матери и ее негодяя-любовника, на этот раз устрашившись не ее побоев, а своей ярости и жажды крови… С матерью явно не повезло. А вдруг, оставленный в ткварчельской больнице, отец выздоровел?! И «сирота», покинув свой обжитой подвал в недостроенном доме, решит съездить на поиски отца в Ткварчели. Идет «на запах», как брошенная хозяином собака:

Лучше всего я помнил отцовский запах. Это был запах табака, кислого вина и еще чего-то. Он исходил от одежды, книг, квартиры, в которой мы жили. По нему я мог догадаться, что отец пришел с ночной смены домой и что вот-вот подойдет ко мне, лежащему в кровати, и приникнет своей холодной, колючей щекой к моей щеке… (Шатаидзе, 2014, 39).

Идет, собрав какие-то гроши, идет в надежде на удачу и счастливый случай. И все-таки – свет не без добрых людей: кто-то подвезет на машине, кто-то поможет перейти мост на Ингури и миновать абхазскую заставу; а на той стороне – то же самое: одни подкармливают, другие ночлег предлагают:

Я все думал о пожилой женщине: удивлялся, что заставило ее помочь мне и назвать внуком. Доводилось встречать добрых людей – не без того, – хотя бы ту женщину, подарившую одеяло, или еще тетю Манану, однако известно, что на свете плохих и злых водится намного больше, чем добрых… (Там же, 48).

Неутешительный итог жизненного опыта…

И вот, наконец, «сирота» уже в Ткварчели, у дверей своей квартиры. Это образно говоря, поскольку: «…Входной двери в квартиру больше нет… Внутри запустение, на полу мусор – какие-то бесполезные вещи, среди которых мой матерчатый мишка Герасим, с оторванным кем-то плечом». Герасим нашелся – и то радость, а вот отец исчез: «Не бойся, сынок, – причитает старушка-соседка, – он жив-здоров, правда… женился и съехал отсюда. …Сначала сказали, в Сухуми поселился, потом – в Армавире, да что там говорить…» (Там же, 52).

Вернувшись в Тбилиси, подросток покупает два целлофановых пакета, шесть тюбиков клея и идет к своему подвалу. Во сне он видит «немерено животных»: приходят слоны и носороги, жирафы и зебры, под конец – гиены…